Всего за два дня, 9 и 10 апреля, был дан старт международной кампании по стабилизации нефтяного рынка путем сокращения добычи, которая значительно превысила мировой спрос на углеводородное сырье.
Члены Организации стран-экспортеров нефти (ОПЕК) и примкнувшие к ним государства, включая Россию, договорились о согласованных действиях, чтобы убрать с рынка 10 млн баррелей нефти в сутки и предотвратить катастрофическое падение нефтяных цен.
На следующий день министры энергетики стран «Большой двадцатки» (G20) поддержали эту инициативу. Несколько стран заявили о готовности сократить добычу в общей сложности еще на 5 млн баррелей в сутки, хотя твердых обязательств это сделать никто в этом объединении на себя не взял.
Представитель Норвегии, например, указал, что его страна подумает о снижении добычи, когда убедится в том, что ОПЕК+ выполняет задуманное.
На этом фоне особого внимания заслуживают позиции трех крупнейших нефтедобывающих стран: Соединенных Штатов, России и Саудовской Аравии.
Администрация США не может регулировать нефтедобычу, которую ведут на ее территории тысячи компаний. Этому мешает сразу несколько законов, главным из которых остается принятый в 1890 году акт Шермана в защиту свободы торговли и предпринимательства, запрещающий любые монопольные сговоры и картельные действия. Поэтому Вашингтон предложил считать нынешний спад добычи в США, вызванный спадом экономики из-за пандемии, американским вкладом в общие усилия по стабилизации рынка.
А что касается России и Саудовской Аравии, то эти две страны в одночасье поменялись ролями. На протяжении трех лет, пока действовало соглашение ОПЕК+, принятое в 2016 году ради стабилизации нефтяного рынка путем сокращения добычи, российское участие в нем ограничивалось декларациями о солидарности и заявлениями о снижении нефтедобычи в России. На самом деле добыча в нашей стране росла. И пока саудовцы и их партнеры по ОПЕК действительно сокращали поставки нефти на мировой рынок, поддерживая цены на относительно высоком уровне, российский бюджет «снимал сливки» с их усилий, ничего не давая взамен.
В начале марта саудовцы, как инициаторы альянса ОПЕК+, предложили участникам сократить добычу еще больше, поскольку спрос на нефть под давлением пандемии становился еще меньше. Россию попросили увеличить ее квоту (которую она не соблюдала) на сокращение в размере 0,3 млн баррелей в сутки новой квотой — на 1,5 млн баррелей. Российская делегация со скандалом и потоком лживых домыслов в адрес саудовцев покинула альянс, и срок действия соглашения истек 1 апреля.
Теперь, в рамках нового соглашения ОПЕК+, России пришлось пойти на гораздо большее сокращение добычи — на 2,5 млн баррелей в сутки, что равносильно 23 % всего производства российской нефти. Ряд обозревателей даже предположили, что сделано это было под давлением саудовцев, которые требовали «компенсации» за причиненный им моральный ущерб.
Сами саудовцы по двусторонней договоренности с российскими представителями будут сокращать свою среднесуточную добычу не с 9,8 млн баррелей, то есть уровня марта 2020 года, а с того же объема, что и Россия, — с 11,3 млн баррелей. Иными словами, им придется урезать добычу меньше чем на 1,5 млн баррелей в сутки.
Грубый уход России из предыдущего объединения ОПЕК+ имел для нее суровые последствия. Развязанная в ответ саудовцами «ценовая война» добавила к предложению на рынке не менее 4 млн баррелей нефти в сутки. Часть бывших покупателей российской нефти переключились на саудовские поставки, которые пошли со значительными скидками. Да и падение цен без этого скандала было бы не таким резким (российская смесь Urals некоторое время продавалась по цене чуть больше 10 долларов за баррель). Вместо пополнения Фонда национального благосостояния пришлось черпать оттуда деньги, чтобы обеспечивать расходную часть федерального бюджета.
Остается понять, могут ли российские нефтяники выполнить обязательства, которые за них взяли перед международным сообществом в Кремле? Может ли российская нефтяная отрасль манипулировать объемами добычи так, чтобы повлиять на уровень цен? Как ни крути, а ответ будет отрицательным.
Во-первых, в России далеко не все компании контролируются правительством. Формально они не должны подчиняться приказам Минэнерго, у которого нет рычагов оперативного регулирования добычи, потребления и экспорта, — у него есть только возможность влиять на эти показатели, инициируя законы и постановления (например, меняя систему налогообложения), которые входят в силу через несколько месяцев после принятия. Этот порядок оперативным реагированием на рыночную конъюнктуру не назовешь. Да и дисциплина исполнения строгих указаний власти в России, мягко говоря, исторически не на высоте.
Во-вторых, российские нефтепромыслы сильно отличаются от промыслов в странах Персидского залива, и не только по климатическим условиям работы, но и по геологии. Для Саудовской Аравии суточный дебит скважины в 1 или 2 тыс. тонн свободно текущей нефти — обычное дело, а для России средний уровень — 9,5 тонны.
При этом надо учесть, что на огромном числе российских промыслов (более 85 %) из недр идет не чистая нефть, а «скважинная жидкость», в которой нефти бывает меньше 4 %, а остальное — вода — как, например, на легендарном Самотлорском месторождении. Вопрос арифметический: сколько скважин должны остановить российские операторы, чтобы обеспечить тот же уровень сокращения добычи, что и на одной саудовской скважине?
В-третьих, меньше 2 % скважин в России «фонтанируют», то есть отдают на поверхность нефть без механического воздействия. В основном они оборудованы погружными электроцентробежными насосами или штанговыми глубинными насосами («качалками»). Остановить добычу нетрудно: достаточно отключить электропитание и закачку воды в пласт, но повторный запуск нередко осложняется тем, что после пары недель бездействия ствол скважины зарастает отложениями парафинов, а в арктическом климате возможно формирование кристаллогидратных пробок. Это только часть технических проблем. Усилия по «растеплению» остановленных скважин отнимают время и средства.
В-четвертых, гибкое регулирование экспорта возможно лишь при наличии большого потенциала для накопления резервных запасов нефти. У России таких мощностей нет. Был когда-то план создать в Среднем Поволжье систему нефтехранилищ, но идею отбросили: дескать, пусть запасы создают те, кто от импорта зависит, а у нас дефицита нефти нет и быть не может. На участие в чьих-то манипуляциях с балансом спроса и предложения в прошлые годы никто не ориентировался.
Вывод из изложенных фактов простой: предложение российских властей сократить добычу в стране на 23 % — это примитивный блеф. Ну а поскольку обязательства даны не относительно малой группе стран в ОПЕК+, а на более широком уровне международной инициативы, закрепленной в решениях «Большой двадцатки», спрос с нарушителя конвенции будет строгим.
В случае нарушения обещанных условий Россию могут привлечь к ответственности — как главного виновника дисбаланса на нефтяном рынке.
Среди потенциальных мер наказания просматриваются разные формы эмбарго или же санкций против продавцов и покупателей российской нефти и поставщиков услуг и оборудования для российской нефтяной отрасли. Эта мера, кстати, может поправить плачевную ситуацию с падающими ценами мирового нефтяного рынка. Но российскую экономику при таком сценарии ждут катастрофические последствия.
Автор — Михаил Крутихин, партнер RusEnergy
Только главные новости в нашем Telegram, Facebook и GoogleNews!
Tweet