Опыт жизни под санкциями, который Россия приобрела с 2014 года, является болезненным для российской власти. В 1990-е и 2000-е гг. Москва уже сталкивалась с подобными мерами. Они не шли ни в какое сравнение с текущим санкционным режимом, но тоже оказали влияние. Однако сегодня в экспертной и общественной среде доминирует мнение, что санкции как изобретение ХХ века почти никогда не достигали цели, потому что не меняли поведение тех стран, против которых они применялись. Об этом пишет в Riddle военный эксперт Павел Лузин.
Подобные оценки не учитывают одного важного аспекта — инструмент санкций, когда он применяется именно против государств, призван не столько принудить нарушителя к прекращению своих действий, сколько повысить его издержки и ограничить свободу рук. При этом страны, использующие этот инструмент, заинтересованы в сохранении свободы рук у себя.
По итогам шести лет постепенно усиливающегося санкционного давления на Россию можно констатировать две вещи. Во-первых, западные санкции наносят основной ущерб российской политической системе через оборонную промышленность. Во-вторых, персональные санкции не раскалывают российский правящий класс (вряд ли такой эффект вообще всерьез предполагался), но ограничивают его представителей в доступе к европейским и американским промышленным активам, а также создают инструмент давления на тех, кто имеет высокие шансы остаться частью этого класса даже после ухода Владимира Путина вне зависимости от того, когда и по каким причинам это произойдет.
Прошлый опыт
Современная Россия впервые столкнулась с иностранными санкциями, американскими, еще в 1990-е гг. В 1992 году санкции были введены против государственной компании «Главкосмос», которая должна была поставить Индии криогенные ракетные двигатели и технологии их производства. Вашингтон видел в этом угрозу распространения чувствительных двойных технологий, но кроме кнута предложил и пряник — отказ от их передачи Индии был одним из условий присоединения России к проекту Международной космической станции. Претензии США были сняты в 1995 году, когда Россия пересмотрела условия сотрудничества с Индией и присоединилась к Режиму контроля за ракетной технологией (РКРТ/ MTCR).
Позднее, в 1998-1999 гг., по подозрению в содействии иранской ракетной и ядерной программе под санкции попали несколько научных институтов, оборонных заводов, коммерческих компаний и университетов. Среди них были «Главкосмос», Балтийский государственный технический университет «Военмех», Московский авиационный институт, Российский химико-технологический университет им. Менделеева и Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники (НИКИЭТ, сегодня входит в «Росатом»). Американским юридическим лицам было запрещено сотрудничать с этими организациями.
В 2000-е гг. претензии к большей части юридических лиц из этого списка были сняты, хотя отдельные российские оборонные предприятия, включая даже «Рособоронэскпорт», периодически под них попадали — обычно на два–три года. При этом дольше всего под санкциями находились именно университеты, с которых претензии были сняты только в 2010 году, что как минимум ограничивало их в сотрудничестве с американскими университетами и компаниями и в закупках американского научного оборудования. Однако все это выглядело для мира как досадные казусы российско-американских отношений и не наносило серьезного урона непосредственно российской власти — даже репутационные потери списывались на трудности постсоветской трансформации.
В самой Москве эти санкции воспринимались скорее как стилистическая «фишка» американской дипломатии. Кремль исходил из того, что в действительно важных вопросах американцы посылают совсем другие сигналы. Так было в ходе и вскоре после российско-грузинской войны 2008 года, когда российское руководство всерьез восприняло заход в Черное море группировки военных кораблей НАТО во главе с американским эсминцем. Первые западные санкции в 2014 году воспринимались российской властью через призму предыдущего опыта. Позднее Москва осознала затяжной характер этих санкций и начала адаптироваться к ним, но оказалось, что адаптироваться очень сложно, если вообще возможно.
Цена технологического эмбарго
Американские и европейские санкции, введенные в 2014-2020 гг. против России за аннексию Крыма, войну на востоке Украины, вмешательство в американские выборы, два эпизода применения химического оружия, поддержку Башара Асада и иранской ракетной программы и др., делятся на две основные группы. Первая группа — отраслевые санкции против банков, нефтегазовой и оборонной промышленности. Вторая группа — персональные санкции.
Российские государственные банки зарабатывают в основном внутри России и поэтому в условиях соответствующих ограничений в целом могут обходиться без зарубежных займов и инвесторов. При этом они сохраняют доступ к глобальной финансовой системе. Что касается нефтегазовых компаний, которым ограничен доступ к технологиям добычи на шельфовых и сланцевых месторождениях, то при ценовой конъюнктуре последних лет они в этих технологиях пока не нуждаются и в ближайшие годы вряд ли этот вопрос станет актуальным. Таким образом, в своем нынешнем виде эти санкции ограничивают возможности и влияние России во внешнем мире, но пока не грозят Кремлю разбалансировкой самой российской политико-экономической системы.
Гораздо большие издержки российская власть в настоящее время несет от санкций против оборонной промышленности. Так, российская политика импортозамещения стала эвфемизмом для обозначения жизни в условиях западного эмбарго на поставку технологий для оборонной промышленности, военной продукции и продукции двойного назначения. Это бьет как по возможностям производства высокотехнологичных вооружений и военной техники, так и по созданию гражданской продукции.
Например, эти ограничения не только тормозят модернизацию системы спутниковой навигации ГЛОНАСС и других космических систем и увеличивают организационные и финансовые издержки при обеспечении вооруженных сил средствами связи, но и повышают для России цену создания гражданского самолета МС-21. Сюда же входят издержки, связанные с попытками получить необходимые технологии в обход санкций. Здесь в ход идут разные меры: поставки от азиатских производителей (Китай, Малайзия, Тайвань и др.), промышленный шпионаж, закупка через подставные фирмы и контрабанда. Общую сумму расходов на импортозамещение оценить пока сложно, но только в 2015-2018 гг. российское правительство потратило на программы импортозамещения 1,6 трлн рублей, более $25 млрд.
Наибольший ущерб западные санкции наносят российской авиационной и космической промышленности, а также производителям систем связи и управления: Объединенной Авиастроительной Корпорации (в 2019–2020 гг. вошла в «Ростех»), концерну КРЭТ и холдингам «Росэлектроника» и НПО «Высокоточные комплексы» (входят в «Ростех») и, разумеется, «Роскосмосу» в том, что касается производства спутников. В меньшей степени от санкций страдают производители систем ПВО и ПРО («Алмаз-Антей» и РТИ): поскольку для таких систем не слишком важен вопрос габаритов и энергопотребления, то в их электронной начинке традиционно не использовались импортные компоненты. Помимо этого, вся российская оборонная промышленность лишилась доступа к европейскому и американскому промышленному оборудованию. И хотя это пока не так сильно сказывается, но по мере старения станков и производственных линий, закупленных в 2000-е гг., этот вопрос будет вставать все острее. Особенно если учесть, что производители российских аналогов также полагаются на пока доступные им импортные компоненты.
Политический эффект технологического эмбарго
В этих условиях Кремль вынужден тратить больше сил на поддержание социально-экономического и политического баланса в стране. Дело в том, что российская оборонная промышленность представляет одну из ключевых, но при этом экономически убыточных опор для российской власти. Получив в 2011-2019 гг. около $280 млрд только от российских военных закупок и свыше $134 млрд от экспорта вооружений (по итогам 2020 года эти цифры вырастут до примерно $300 млрд и $150 млрд соответственно), оборонная промышленность так и не смогла повысить свою эффективность. А очередной экономический спад и девальвация рубля эту ситуацию лишь усугубляют даже при прочих равных условиях, не говоря о том, что давление западных санкций не только не станет меньше в обозримой перспективе, но может еще возрасти. И это не считая того, что из-за санкций Россия вынуждена была перевести часть своего оружейного экспорта в рубли (как в поставках Индии), а также выделять зарубежным странам миллиардные кредиты под закупки ими российских вооружений (как в поставках Турции).
Другими словами, изолирование российской оборонной промышленности от западных производственных и технологических цепочек сделало ее еще менее устойчивой. Это значит, что внутриполитическое значение и внутриполитические последствия ее экономических трудностей усиливаются. И Кремль, помимо прямых расходов, будет вынужден и дальше перераспределять бремя военной промышленности между ключевыми игроками системы: между самими оборонными корпорациями, государственными банками и формально частными компаниями, приближенными к Кремлю (например, РТИ, «Трансмашхолдинг», «Базовый элемент»).
При этом российская оборонная промышленность за прошедшие годы стала гораздо более закрытой не только от независимой гражданской экспертизы, но и от экспертизы самого правительства. Чего хотя бы стоит история, когда в 2019 году вице-премьер Юрий Борисов вынес в публичное поле проблему накопившихся в 2017-2018 гг. безнадежных долгов оборонных компаний, превысивших $10 млрд по тогдашнему среднегодовому курсу, — решать эту проблему за закрытыми дверями уже не получалось. Кроме того, российская власть упорно бьется над решением неразрешимого организационного противоречия — как сделать оборонную промышленность гибкой и жизнеспособной, но при этом сохранить все рычаги контроля над ней в своих руках.
В этой ситуации растет цена разногласий между теми, кто так или иначе вовлечен в эти процессы. Последнее хорошо видно на примере разгоревшегося весной 2020 года конфликта между двумя давними соратниками главы «Ростеха» Сергея Чемезова — Михаилом Шелковым и Михаилом Воеводиным, против которого возбуждено уголовное дело. Для балансирования оборонного сектора Кремль давно встал на путь ужесточения экономической политики и ужесточения отношений внутри правящего класса. И сойти с этого пути без внутриполитических потрясений ему уже не удастся.
Читайте также: США ввели новые санкции против российских разработчиков вирусного ПО
Только главные новости в нашем Telegram, Facebook и GoogleNews!
Tweet